“Я не везунчик. Я удачливый”. О человеке, создавшем самые известные бренды Иркутской области 

Этот материал был напечатан:

Газета «Иркутск» #18 (956) от 13 мая 2020

Иркутск — город особый. Пожалуй, из нестоличных городов только в нем на душу населения такое большое число людей талантливых. Дизайнер Гомбо Зориктуев — из их числа. С 1993 года он создает уникальные бренды — фирменный стиль, образ компаний нашего города. Вещный мир Иркутска так или иначе связан с его именем, которое стало синонимом знака качества. О чем он думает, как достиг успеха и за что любит наш город — в этом интервью.

— Расскажите о родителях, о своей семье.

— Родился я в Республике Бурятия, в Улан-Удэ. Мама работала в сфере культуры, в Республиканском научно-методическом центре, папа — известный художник-график. Родители очень любили музыку, у нас было много грампластинок, и вся городская интеллигенция — певцы, скульпторы, архитекторы — приходила к нам в гости, так что я рос в творческой атмосфере. Говорят, ремесло берут глазами. Я многому научился у отца, исподволь наблюдая, как он работает. У него всегда было много заказов: он оформлял книги, делал афиши, пригласительные. Дома были дорогие голландские краски, кисти, перья. Зная это, одноклассники поручали мне рисовать школьную стенгазету. Конечно, отец мне помогал: объяснял, что такое угол наклона, показывал, что и как.

С женой Ларисой я познакомился на отдыхе, на Щучьем озере в пригороде Улан-Удэ. Она жила в соседней палатке с двоюродными сестрами. Уезжая, из вежливости обронила фразу: «Будете в Иркутске, заходите». Через неделю я прилетел с небольшим чемоданчиком, а через полгода мы поженились. Родственники жены тогда схватились за голову: о, бедная девочка, к кому попала… Их можно понять: художник — ну что это за профессия для мужчины? А потом, я же из другой родоплеменной бурятской группы — я цонгол. Это были воины, легионеры. Есть версия, что наши предки родом из Тибета, из места, которое называют Цонгол. Когда они пришли в Россию, служили в составе пограничной стражи и за это получали деньги. Был даже цонгольский казачий полк, и многие цонголы перешли в казачье сословие.

Но я ушел, оторвался от своих, а с местными не сошелся. Так сложилось.

С Ларисой мы живем вместе больше 30 лет, вырастили троих детей, внучке полтора года. Звучит высокопарно, когда говорят, что жена посвятила себя семье, но это именно так. Мы снимали квартиры, у нас росли дети, а это детские сады, школы, поликлиники — ей всегда было чем заняться.

— Как вы учились в школе?

— Во втором классе меня отдали в балетную школу. Мне все там нравилось — сольфеджио, французский язык, история музыки, но я дрался, приставал к девочкам, и меня выгнали. Пришлось вернуться в обычную общеобразовательную школу одного из самых шпанистых районов Улан-Удэ. В то время в стране был такой культурный феномен: ежегодный смотр-конкурс коллективов художественной самодеятельности. Это было модно, этим увлекались все. Каждая школа выставляла свои творческие коллективы, в том числе и хореографические. Мы тогда были чемпионами города по латиноамериканским танцам. Бальные танцы у нас по совместительству преподавала выпускница ГИТИСа, которая работала в институте культуры. А институт культуры очень много давал городу, создавая интересную творческую, креативную среду… Кроме культмассовой работы и бальных танцев я серьезно занимался подводным плаванием, входил в сборную республики. Так что, когда многих моих одноклассников — таких же, как я, хулиганов и троечников — после восьмого класса попросили перейти в ПТУ, меня оставили, потому что был нужен школе для улучшения показателей.

— Правда, что вы работали на заводе?

— Когда в стране началась перестройка, было не до поисков себя, нужно было на что-то жить. Я пошел в сталелитейный цех локомотивовагоноремонтного завод. Работал слесарем. У меня был 3-й разряд токаря, который получил еще в школе, на уроках в учебно-производственном комбинате. Тогда было принято получать смежные профессии, и я стал газорезчиком и слесарем по мостовым кранам. В цехе был самым молодым дежурным слесарем. Работа нравилась. Это было очень ответственно, потому что днем работала целая бригада слесарей, а во вторую и третью смены оставался кто-то один, который мог собственными силами исправить поломки.

 — Как строилась ваша жизнь в Иркутске?

— Моим первым местом работы стал Иркутский драматический театр им. Охлопкова. В театре наряду с постановкой спектаклей идет большая невидимая для зрителей жизнь, работают различные цеха: пошивочный, столярный, костюмерный. Я был молод и очень любознателен, мне тогда было чуть больше двадцати. Работал бутафором, как декоратор-оформитель расписывал репертуарные щиты, те, что на фасаде театра: справа — репертуар на месяц, слева — премьерная афиша.

До меня их писали с помощью трафаретов, и на это уходила уйма времени — до недели, а я делал за три часа. Как-то пришли ко мне специалисты из ТЮЗа и музкомедии: «Можешь показать?» А у меня как раз стоял заготовленный подрамник с горизонтальной разлиновкой. Беру кисть, краску и начинаю писать. Это произвело впечатление. В городе обо мне стали говорить. Но главное — в театре я подружился с нынешним директором Анатолием Стрельцовым. Приглядывался к его поведению, подмечал манеру говорить, выражать мысли. Смотрел, как он, настоящий ростовский казак, с роскошной шевелюрой и усами, с женщинами разговаривает — эпитеты, реверансы, пафос. Думаю: нет, у меня так не получится, но попытаюсь. И стал подражать ему: копировал манеру здороваться, общаться, под себя шлифовал. Еще из общения со Стрельцовым вынес для себя умение быстро переключать внимание с одной задачи на другую. У него есть удивительная манера размышлять вслух: «Погоди, Гошка, я думаю, здесь так…». А я его внимательно слушаю. Потом доходит до определенной точки: «А, это все ерунда». Значит, дальше эту мысль развивать не стоит, он ее отбрасывает. В этом профессионализм — моментальное переключение с одной задачи на другую.

— Что означает ваше имя?

— Гомбо — это не бурятское, это тибетское имя. У него такое же значение, как у Георгия: победитель, защитник от несчастий. Кратко Георгий — Гоша. В школе я был Гошей и остаюсь им для одноклассников и близких друзей, хотя сейчас они называют меня Гомбо. И когда я приехал в Иркутск, был Гошей, Гомбо стал позже, когда у меня появилась новая, современная, модная профессия — дизайнер — и когда я уяснил, что такое брендовость, вошел во вкус своей профессии, стал понимать, что вокруг имени можно создавать легенду, что это психологический момент. Попробовал: «Гомбо дизайн». Вроде звучит — и понтово. Имя начало работать, смотрю — людям нравится. Так началась новая эпоха, и я понял, что Гоши уже нет… Набрал «мяса» в профессии и окончательно стал Гомбо. К этому времени подошел очередной возрастной этап, появились новые друзья, которые уже знакомились со мной как с Гомбо. Сейчас те, кто знал обо мне только понаслышке, знакомясь вживую, оценивают и соглашаются: да, Гомбо.

— Расскажите, как «нарастало мясо»?

— Когда Стрельцов в 1991 году уехал в Москву на стажировку, мне без него стало скучно: театральная среда замкнутая. И когда Стас Гольдфарб пригласил на работу в рекламное агентство «Весь Иркутск» при газете «Советская молодежь», я согласился. Пришел на должность бильд-редактора в коллектив, где под руководством Олега Желтовского тогда работал цвет иркутской журналистики — Коля Евтюхов, Леша Елизарьев, Юра Удоденко… Все были разные: кто занимался политикой, кто писал о спорте, кто разоблачал… Я обалдел. И каждое слово ловил! Ждал, скорей бы ночь прошла, чтобы завтра утром на работу! Было интересно, я был в гуще событий, знал всю журналистскую братию города. Там я понял, что самое сильное оружие — это слово. С той поры обожаю точные словесные формы. Они, кстати, не всем даются. Взять Высоцкого, простые слова песни: «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…». Для русскодумающего и русскоговорящего человека в этом контексте частица «так» очень тонко передает оттенок чувств. Так написать мог только гений. Или название повести «Очарованный странник». Оно рождает облако чувств. Мне кажется, что при переводе на другой язык название потеряется, не будет так работать. Слово важно не только для писателей, журналистов, оно основа для дизайна, типографики. В то время гремела газета «Коммерсант», в ней работали крутые ребята, профи, которые создали новый для страны формат, новый язык. И я наблюдал, как журналисты «Молодежки» восхищались смелостью заголовков и дизайнерских решений. Мы многому учились во время перехода с высокой печати на офсетную, в редакции чуть ли не ночевали, изучали программу, в которой шла верстка газеты. Именно там у меня появился первый компьютер, я узнал, что такое дизайн. Понял, что смысл слова может усиливаться в связке с другим, а текст — с помощью графических решений. В то время бизнес начал давать в газетах рекламу, эта культура только зарождалась и, конечно, вызывала отторжение у некоторых читателей. Помню первую рекламу страховой компании «Аско» — она была на всю полосу. И эту рекламу делал я. Помню шквал гневных звонков в редакцию: «Вам что, писать не о чем?!» Второй рекламный блок в газете разместил завод «Труд». На интервью к Юрию Тену поехала Наталья Латышева, она и представила меня как дизайнера. Это был один из первых моих логотипов.

— Почему вы не уехали, как многие, в Москву или Питер? Кстати, если бы перед вами стоял выбор, куда уехать, что бы вы выбрали?

— Москву. Там надо уметь бороться. И тогда быстро получаешь то, за что борешься. В 1992-м я засобирался было в Новую Зеландию по программе ЮНЕСКО «Байкальская школа». Тогда несколько иркутских семей уехали и остались там. Но жизнь бурлила, была надежда, что сейчас все попрет, что наша страна будет ого-го и у нас все будет. Меня в городе знали и хулиганы, и актеры, и бизнесмены, и девчонки-цветочницы у фонтана на площади у Дворца спорта «Труд». На этот фонтан выходили круглые окна моего офиса на втором этаже здания филармонии. Какая Новая Зеландия? Я не поехал, о чем не жалею. Абсолютно. Позже народ ринулся в Москву, потому что уровень зарплаты там был другой, информации больше… Мне ехать смысла не было. Многие ведь уезжают потому, что их здесь недооценили. Так получилось, что средний чек за услуги, который дизайнеры получали в столице, практически сравнялся с тем, что я получал здесь. Хотя, если бы мне здесь было плохо, я бы тоже рискнул попытать счастья в Москве.

— Кстати, почему во всех интервью у вас спрашивают про деньги?

— Потому что я всегда держал высокую планку. Это сложно психологически. Мне хотелось, чтобы мои работы дороже стоили. Это же соревнование, да? Когда у всех ценник — сто рублей, а я выставляю триста, это заставляет людей задуматься: почему? Но позволить себе так делать может не каждый: чтобы получить тот гонорар, который ты хочешь, нужна штука такая — компетенция. Это не только и не столько образование — это знания, опыт, навыки. Чтобы поднять цену, нужно соответствовать. Все имеет значение, включая обувь, носки, цацки: в чем ты придешь на встречу с клиентом, как начнешь разговор и как его закончишь… Если ты не учитываешь все эти аспекты, ты не имеешь права повышать цену. Бывает, конечно, когда молодые делают лучше, чем более опытные коллеги. Объясню. Это нарратив. Общество, события, среда рождают своих героев.

— Мне кажется, вы человек-магнит, который притягивает хороших людей и приятные обстоятельства. Вы везунчик?

— Вообще я удачливый. Но не везунчик. Везение — это случайная награда. Я сам всего добиваюсь, и не было никогда ничего такого, что незаслуженно мне упало. Легко ничего не дается. Успех — это результат высокой работоспособности, трудолюбия и дисциплины. Знанием тоже нужно уметь распорядиться. Вникнуть в детали. Что касается магнита, конечно, сейчас имя работает на меня. Могу сказать, что действительно есть люди с хорошим иммунитетом, с внутренней динамикой, позитивом. Глядя на некоторых, я понимаю, что это вирусоноситель. Есть люди с вирусом неудачника, есть вирус «все мужчины козлы», «все воры» или «все плохо». И рядом с таким человеком долго находиться нельзя: можно этот вирус подхватить.

Как вы думаете, почему Иркутск, как никакой другой город, дает так много талантливых людей?

— Иркутск — это место силы. У меня есть собственная версия. Это связано в том числе с мощным воздействием Байкала, Ангары, Иркута. В толще земной коры идут невидимые глазу геологические процессы, которые оказывают на нас свое воздействие. Внутренние реки, вулканы… На этой удивительной почве растут травы. Если в чай бросить саган-дайлю, получишь один букет, добавишь можжевельника — другой. То же самое с людьми. С давних времен Иркутск был центром, в котором пересекались представители разных культур и сословий: торговцы, офицеры, каторжники. Среди каторжников были и бандиты, и высоколобые политические. Этот людской коктейль плюс геологически сильное место создали предпосылки для появления особой популяции, кажется, сейчас это называют «иркуцкость». Город — он такой… Город крайностей. Мне кажется, в России есть только два города с таким внутренним ресурсом. Только в Санкт-Петербурге могли убить Распутина и сбросить тело под лед, а в Иркутске — Колчака. В любом другом городе этого просто не могло бы произойти, исключено. В силу разных причин: ментальность, характер.

 — Если бы вы писали книгу о себе, с чего бы начали, с каких слов?

— Не хлебом единым… То есть жизнь — это любовь, это деньги, это предательство… В моей жизни было поровну плохого и хорошего. Были и любовь, и предательство близких людей. Все это сформировало мои собственные лекала, по которым сейчас я оцениваю происходящее. При общении с людьми мой мозг, как системный блок, выдает потенциал того, с кем общаюсь по этим лекалам, предупреждает, чего стоит ждать. Лекала работают не только в сфере межличностных отношений, но и в профессии. У меня собрана внутренняя библиотека событий, в которой много стеллажей с каталогами. Без нее человеку не на что опереться. Нужно анализировать все, что попадает в поле зрения: впечатления от общения, перехода через улицу, встреч, свиданий, фильмов, книг, секса, работы, погоды, праздников… Эту картотеку надо тщательно собирать, выстраивать, чтобы она работала эффективно. Мозг должен все это запомнить, обработать ритм, пластику событий, чтобы потом включать в случае необходимости по умолчанию. Если в профессии такой картотеки нет, как ты можешь сделать что-то красивее, лучше, чем я? Я своей умею пользоваться, быстро доставать нужные файлы. Есть, однако, тип людей, у которых огромный жизненный опыт, но нет ни картотеки, ни классификации, и они постоянно наступают на одни и те же грабли.

— Вы пользуетесь соцсетями?

— Да. Хорошо, что есть фейсбук. Это такая лакмусовая бумага: читая аккаунт некоторых людей, я понимаю, что мне не надо искать с ними знакомства, потому что я уже понял, кто они такие. Есть те, кто много хайпует и не может вовремя остановиться. Есть много хороших, добрых, искренних людей. Мне кажется, что каждый медийный человек должен нести ответственность за то, о чем пишет в соцсетях, за то, какие фотографии выставляет, — это влияет на психику, самочувствие людей.

— Рецепт счастливой жизни можете дать?

— Мне нравится поздравлять людей с днем рождения. Есть в городе такой интересный человек, художник с венгерскими кровями, Олег Маркус. Он клевый, любит эксперименты. Я думал, как его поздравить с днем рождения. И написал заглавными буквами: ВДОХНОВЕНИЯ. СОЗЕРЦАНИЯ. РАВНОВЕСИЯ. Пожалуй, это рецепт.

 

Поделитесь:

Другие новости:

Новости
Газеты
Документы
Радио