«…Подчас нарушают наш покой немецкие самолеты, нахожусь около Минска», «Сижу на одной картошке, настолько похудал, что одни глаза остались…», «… Такая жизнь, что и во сне не снилось, валяемся на голом полу, даже нечем набить матрац», «Мама болеет, у ней отнялись руки и ноги», «Работаю на заводе: не тяжело, но руки и ноги ноют и пухнут от холода», «Мне не верится, что мы встретимся и будем жить так же, как до войны…» Это строки из множества писем, которые со времен Великой Отечественной хранились в семье Василия Баскакова: здесь и его послания с фронта жене, и ее ответы, и письма родственников из блокадного Ленинграда… Внучка Баскакова, иркутянка Галина Савченко передала более 100 писем и фотографий от деда в Музей истории Иркутска.
Бумага расскажет
«Здравствуй, дорогая Маруся и милая дочка Валечка». Все письма Василия Петровича неизменно начинаются с этой фразы. Баскаков был кадровым военным, поэтому на фронте оказался с первых же дней. 30 июня 1941 года отравил жене первую весточку: «Пишу письмо тебе на скорую руку. Подчас нарушают наш покой немецкие самолеты, нахожусь около Минска. Маруся, прошу, будь немножко похладнокровнее, а то ты очень себя беспокоишь разными слухами, особенно когда была учебная тревога в Москве, ты уже бросилась в панику».
— Эта семья не иркутская, во время войны они жили в Москве. Но дочь Баскакова, Валечка, выучилась и по распределению попала в Иркутск, связала свою жизнь с нашим городом. Поэтому теперь это часть истории уже и нашего Иркутска, — объясняет старший научный сотрудник Музея истории города Ксения Никонова. — Василий был воентехником, поэтому в письмах отсутствует описание непосредственных боевых действий. Да и цензура не пропустила бы таких подробностей.
Ленинградская ветвь
В 1942 году в письмах появляются рассказы о жизни в блокадном городе от родных Марии Александровны, на долю которых выпадают тяжелые испытания: «Дядя приказал долго жить, помер 22 января, причину смерти трудно описать. Что мы пережили, какие трудности… Описать все нельзя, нет сил, будем живы — встретимся».
Практически в каждом письме родственники деликатно просят собрать «посылочку съестного: жиры, мука», но в разгар голода, в апреле 1942-го, пишут об этом уже открытым текстом.
«Мы очень сильно ослабли, очень плохо чувствует себя мама, у нее не в порядке легкие и цинга на ногах… Если будет возможность переслать с кем-нибудь небольшую посылочку, килограмма 4–5 (масла, сахар и крупу), то мы будем вам очень и очень признательны», — пишет крестная Тася.
Нелегко пришлось и тем, кто вырвался из осажденного города. Подруга Марии Александровны Анна 15 марта 1942 года эвакуировалась с детьми в Краснодарский край и подробно описала все пережитое на бумаге.
«Путь был тяжелейший, ехали полумертвые, смертностей на дороге было много, ехали 25 дней… Прожили там 3 месяца, завербовали в Куйбышев работать, иного места не было. <…> радости мало, поместили нас в кладовую Орса, холодно, грязно, семей много, 40 человек. Мурочка, такая жизнь, что и во сне не снилось, валяемся на голом полу, даже нечем набить матрац. Такое настроение уехать куда-нибудь или что-нибудь с собой сделать…»
Уже в конце войны, в январе 1945 года ленинградские хроники снова всплывают в переписке. Мария Александровна получает весточку от крестной тети Таси, которая сетует, что «мучаемся, а не живем»:
«Свою комнату, как я уже писала, не получили, нам предоставили другую, которая оказалась сырой и плохой. Хлопотали другую площадь, но отовсюду получаем один ответ: нет и нет. Везде, дорогая, нужен блат и деньги, а мы их не имеем. Я работаю на заводе: работа не тяжелая, но адски холодно. Холодно так, что руки и ноги ноют и пухнут от холода. У многих появляются ранки, но меня Бог от этого пока что миловал».
Письма из госпиталя
В августе 1943 года Баскаков получает первое тяжелое ранение. Нетвердой рукой он пишет из госпиталя в Курске домой: «Я очень был слабый, больной, но сейчас ничего стал. Сейчас признали малокровие, да еще болят почки. Очень в голове кружит, черные круги, потом ничего. С 3-го числа — а сегодня 24-е — все лежу на спине. Спина почти чужая, ничего не чувствует. Писать кончаю, а то в голове троит».
В октябре Василий Петрович пошел на поправку, «стало легче ходить, а то все ходил боком и сгорбившись». И, как бы извиняясь, добавляет: «Маруся, деньги я сейчас проедаю на молоке, чтобы скорей поправиться, а то после такой длительной болезни я был настолько худой, что одни кости были». Молочная диета обходится недешево: в деревне под Курском, где они находятся, литр молока стоит 30 рублей.
Эти цены интересно сравнить и с другими, встречающимися в переписке. Так, подруга Маруси в 1944 году напишет, что в Куйбышеве килограмм картошки стоит 25 рублей, помидоры — 60, огурцы — 50, молоко — 55 рублей за литр. В том же 1944-м, когда Василий Баскаков со своим подразделением зайдет на территорию оккупированной Румынии, он не поверит глазам: «Маруся, здесь продукты все очень дешевые. Картофель 5 рублей пуд, молоко — 4 рубля за литр, яйца — 18 рублей за 10 штук, а на территории Бессарабии десяток яиц 3 рубля, молоко — 1 рубль литр».
Семейная ссора
В 1943 году между супругами происходит размолвка, и Мария перестает писать мужу. Внучка Галина Савченко объясняет это просто: «Дедушка у меня красавчиком был, а баба Мария ревнивая. Наверное, с этим связано». Тон переписки резко меняется. «Здравствуй, многоуважаемая Мария Александровна, — сухо обращается к супруге Василий 25 декабря 1943 года. — Прибыл в часть, думал, ну наверное там есть письма и много, а оказалось, нет ничего».
К тому времени он не получает писем уже полгода. Когда его товарищ отправляется в отпуск, Василий Петрович просит заехать к семье в надежде, что Мария отправит с ним весточку. «Пусть не ждет, писать ему не буду», — передает Василию слова Марии сослуживец.
В письмах жене Василий Петрович с горечью пишет: «Мне настолько стало стыдно перед товарищем, когда он мне так сказал, я не знал, куда смотреть… Он говорит, что серьезно так она сказала, что пусть не ждет. Что он мне не шлет деньги и т. д… В общем я сделал вывод, что тебе нужны только деньги, а не муж и не его здоровье. <…> И сегодня получил письмо от тебя не как от жены, а как совершенно от чужой женщины. <…> И сам себе представить не могу, что такой чепухи наплела. Это нужно потерять совесть, так написать, но я свою совесть не потерял и мыслей я еще пока не держал и не зарождалось до сих пор, и распутным быть не хочу. Я хочу быть честным мужем и честным отцом своей дочери. Но с твоих слов видно, что я во всем виноват…»
— Скорее всего, ей кто-то что-то про него рассказал, — предполагает сотрудник музея истории Иркутска Ксения Никонова.
В 1944 году бойкот продолжается. «Скоро буду справлять годовщину, как я не получаю писем <…> Пусть дочка напишет письмецо, она уже, наверное, писать умеет», — отчаявшись, просит Василий. И вскоре получает письмо за подписью своей маленькой первоклассницы, но легко угадывает в нем почерк жены: «Получил от тебя письмо, которое ты писала вместо дочки и подделывала руку дочки. Я как будто не понял, как человек пишет и какой почерк у человека, ходившего в первый класс. Мне твои мысли очень не нравятся, и они очень неуместны. …А также тебя беспокоят деньги, ну что ж, раз так, я выслал денег. 500 рублей за прошлый месяц и 400 за этот. И эти деньги пойдут дочке на тетради, — сообщает Василий и затем обращается к дочери. — Милая дочка, я по тебе тоже соскучился…»
Суровые подарки Европы
В 1944 году войска Красной Армии зашли на территорию Румынии. «Народ здесь живет очень грязно и бедно, живут, как цыгане в лохмотьях. Стоим сейчас в одном имении у одного принца в его усадьбе, у него большие поля винограда и разных садов фруктовых, а хозяев нет, все сбежали», — делится впечатлениями Василий. Следующее письмо шлет уже из Вислы: «Пошел третий год, как я вас не видел. Я лично очень здорово постарел, и поседел, и полысел. Уже старый дед стал», — признается 36-летний мужчина.
В конце 1944 года Василий узнает из письма соседки Нади, что Мария тяжело больна, начался ревматизм. «Мама болеет, у ней отнялись руки и ноги», — подтверждает в послании дочь Валечка. Но Василий не может выехать в отпуск, проведать семью: он продвигается с армией дальше и вступает на территорию Германии.
«Идем по вражьей земле. Все время впереди вместе с танками. Маруся, теперь действительно немецкая территория почувствовала войну на своей земле… Все брошено, люди убегают почти голые. Даже в квартирах очень часто можно наблюдать, что обеды стоят на столах или целые, или недоеденные», — сообщает 1 февраля 1945 года Баскаков.
До Берлина остается 200 км. Но дойти до немецкой столицы Баскакову не суждено. 12 февраля он получает второе тяжелое ранение осколком мины:
«…Около меня разорвалась, в 1,5 метрах, меня оглушило и сразу упала вниз рука. Хорошо, что мина была маленькая <…> Рука, наверное, за месяц не заживет, потому что повреждение лучевой кости, пальцы работают, это самое главное. Сейчас нахожусь в своем медсанбате, мне сделали операцию, но спать никак не могу».
20 марта Баскакова переводят в госпиталь в Польшу. Там проводят еще одну операцию, вынимают осколки костей, спиливают неправильно сросшуюся кость. Едва оправившись от операции, Василий собирает семье две посылки:
«Маруся, я послал вам с дочкой гостинцев. 4 коробки с конфетами, 2 кило сахару и 2 пакетика бульонный суп американский, 2 пачки бумаги дочки на тетради. Дочке собачку, овечку и курочку, это ей тоже вместе с конфетами ко дню рождения».
Последнее письмо
День Победы Василий Баскаков встретил в госпитале в польском городе Лодзе. По такому случаю всем дали к обеду, сообщает он в письме, по 200 г коньяка. «Закончилась битва с гадом немцем. Теперь Япония гадюка осталась. <…> Маруся, мне не верится, что мы встретимся и будем жить так же, как и до войны и эта 4-летняя война останется позади, как сон».
Но встретиться супругам так и не удалось. После окончания войны Василия оставляют служить в армии. Июль, август, сентябрь он ждет отпуска. В октябре время подходит, но как ехать — непонятно. У него нет теплой одежды, поезда переполнены, люди едут на крышах. Последнее письмо он отправляет Марии 21 декабря 1945 года из Бреста. Горько отмечает, что отпуск в этом году пропал, нужно ждать следующего года. «Сижу в этой несчастной командировке на одной картошке. Есть нечего, настолько похудал, что одни глаза остались да нос большой. Ты меня сейчас совсем не узнаешь. Стал уже старый, седой, почти совсем плешивый. Ничего, как-нибудь доживем до отпуска».
На этом переписка обрывается. В начале 1946 года Мария умирает.
Василий Баскаков был женат еще дважды. С Анастасией, двоюродной сестрой Марии, прожил недолго, а в 54 года встретил Анну. Она была моложе его на 18 лет, но в искренности их чувств сомневаться не приходится.
— У них такая дружба была, любовь, — вспоминает дедушку и бабушку Галина Савченко. — Они жили под Тверью, в деревне Лиховке, я у них гостила каждое лето. Дед был председателем колхоза.
Галина Савченко родилась уже в Иркутске. Ее мама, та самая «дочка Валечка», в свое время закончила Московский строительный техникум и по распределению уехала в Иркутск.
— Все письма хранились в деревне, у дедушки. Из них я узнала, что дед был председателем колхоза, узнала про ленинградских родственников и мамино детство, — говорит Галина Савченко. — Про войну дед не любил рассказывать. Он был добрый, спокойный, шутник. У меня в деревне даже была «подпольная» кличка Деда. Чуть что случится — с мальчишками раздерусь или что-нибудь натворю — сразу бегу по деревне и кричу: «Дедаааа!»
Василий Баскаков дожил до 86 лет. Он был награжден орденом Отечественной войны I степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».
Яна Шутова
Фото Валентина Карпова
Иркутянка Галина Савченко передала в музей истории Иркутска семейную реликвию: письма, которые писал ее дед Василий с фронта бабушке Марии в тыл. «Когда я их впервые прочитала, расплакалась, даже не смогла прочесть до конца…» — поделилась с журналистом газеты «Иркутск» Галина
Герои этой публикации — семья Баскаковых: Василий, Мария, их дочь Валечка. Иркутянка Галина Савченко, которая и передала в дар музею истории фронтовую переписку своего деда с женой, — дочь этой маленькой девочки со старой фотографии
На многих письмах стоит штамп «Просмотрено военной цензурой». А конверты и бумага писем Василия Баскакова представляют отдельный интерес для музейщиков. Можно проследить, как с тетрадных листов фронтовик переходит на почтовые открытки и куски оберточной бумаги, пишет поверх актов технического состояния машины, а с 1943-го шлет известные фронтовые треугольнички
