Героиней нашей прогулки стала коренная иркутянка, режиссер и сценарист Анастасия Зверькова. Отучившись на Высших курсах сценаристов и режиссеров в Москве, она вернулась в родной Иркутск. И сейчас на ее счету несколько документальных фильмов, победы на кинофестивалях и дебют в игровом кино. Мы прогулялись с Настей по городу и поговорили о знаковых местах ее детства, иркутском консерватизме и о том, почему режиссер — это во многом женская профессия.
«Мне казалось, что я старше других»
Ноябрьским утром встречаемся с Анастасией в Академгородке. Это родной микрорайон для семьи Зверьковых, место «мягкой силы» для нашей героини. «Когда у меня случаются неприятности, мне нужно быть в Академгородке», — признается Настя. Именно здесь она может почувствовать себя максимально уютно. Дом детства, школа, тропинки, по которым гуляли с папой, — отсюда начинается и наша прогулка.
Обычная многоэтажка по улице Мелентьева: серые стены, балконы, арка. Но для нашей героини этот дом — машина времени. Заглянув в окна квартиры, в которой она выросла, всегда можно вернуться в детство.
— Мы с сестрой Лизой не ходили в детский сад, — рассказывает Настя. — Мама 10 лет посвятила нашему воспитанию. Помню, укладывали нас спать ровно в 10 часов вечера, а подъем был в 9 утра. Получался такой завершенный цикл. По вечерам мы смотрели телевизор и как-то раз попали на фильм «12 стульев». Лизе стало так интересно, что она попросила маму не укладывать ее спать по графику. Утром она не смогла проснуться в традиционные 10 утра, и мама мне рассказала, что сестра легла в час ночи. И вот тогда я с удивлением узнала, что есть ЧАС НОЧИ. Это детское воспоминание отложилось в памяти, ведь в тот момент пришло осознание, что время шире нашего ежедневного цикла. Такой момент взросления.
Настя с детства была домашним ребенком. Это накладывалось на отношения со сверстниками.
— Мы увлекались тем, чем жили наши родители: они выбирали нам пластинки, книги, так что до первого класса мы с Лизой были немного «инкубаторские», — смеется Настя. — Поэтому, когда я столкнулась с миром других детей, мне казалось, что я старше своих ровесников. Смотрела на линейке разыгранные для первоклашек сценки и недоумевала: «Это же для малышей!» Скажу честно: я не испытывала большой потребности в дружбе, держалась отстраненно. И весь школьный путь мне пришлось учиться впускать в свою жизнь других людей. Понадобилось время, чтобы научиться дружить.
«Гены и воспитание — вот и весь человек», — так однажды высказался на творческой встрече герой Настиного фильма, драматург с мировым именем и наш земляк Иван Вырыпаев. Глядя на интеллигентную, спокойную Настю, понимаешь, что это действительно так. Ее папа, Владимир Семенович Зверьков, ушедший из жизни три года назад, был кандидатом философских наук, доцентом, почетным ветераном СО АН СССР.
— Папа занимался политической аналитикой и часто просил меня печатать на компьютере то, что он диктовал, — вспоминает Настя. — Работы всегда начинались строго со слова «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». Благодаря этому слову я была чемпионкой класса по игре в «Виселицу»! Никто не мог его отгадать. Тогда я, кстати, мучительно воспринимала эту общественно-полезную работу, ведь папа писал свою аналитику как роман: с тезисами, подробностями, правками стиля… Но спустя годы поняла, что именно тогда папа научил меня работать с информацией. Наверное, от него я и унаследовала стиль монтажа — люблю, когда все плотно и насыщенно.
«Все наши фильмы — о нас самих»
Настя с детства любила писать, даже пробовала сочинять сказки. Но судьбу ее будущей профессии предсказала не какая-нибудь олимпиада по русскому языку, а… обычная дворовая горка около школы № 19. На то место, где она раньше располагалась, мы и пришли.
— Мы с подружкой ходили зимой кататься, — вспоминает Настя. — Как-то раз она меня, стоящую на вершине, спросила: «А кем ты хочешь стать?» Я задумалась. Отвечаю: «Хочу быть репортером в новостях!» И через десять лет уже работала на телеканале «АИСТ». А горку эту я в шутку называю своей «карьерной лестницей».
На телевидение Анастасия Зверькова пришла, будучи студенткой 2-го курса факультета журналистики, и проработала там вплоть до окончания университета.
А той горки, на вершине которой будущий журналист и режиссер задумалась о профессии, конечно, уже нет. Как и школы № 19 в привычном для Насти виде. Теперь образовательное учреждение находится в современном здании. А когда отжившее свой век старое строение разрушали, Настя работала в Восточно-Сибирской студии кинохроники. Их с оператором Кириллом Димовым отправили снимать процесс демонтажа.
— На месте нас ждал драглайн с огромным шаром, которому предназначалось проломить стены школы, — вспоминает Настя. — И тут произошел важный момент. Я сказала Кириллу: «Сними мою реакцию». А ведь это ключевой момент в судьбе кинорежиссера — когда он решает направить камеру на самого себя. Если вдуматься, все фильмы, которые мы снимаем, — про нас самих. Даже портреты других людей проходят через взгляд автора. Я поняла, что в тот момент стала осознанно относиться к профессии.
— Тебе пришлось тогда что-то играть?
— Нет, печаль я точно не изображала. Потом на просмотре кадров увидела, что выражение лица у меня светлое. Это не было трагедией. Просто момент встречи с детством, обнуление, завершение цикла, готовность к переменам.
«В Москве тосковала по иркутскому снегу»
Из Академгородка мы перемещаемся в центр. Настя отмечает, как сильна разница между двумя берегами Иркутска.
— Когда мы росли, особо в центр не выезжали: все было здесь, в Академгородке, — вспоминает режиссер. — После того как я поступила на факультет журналистики, начала выезжать одна «в город». И оказалось, что мы жили в «советском Иркутске» — с учеными и типовыми домами, а на том берегу — «царский Иркутск»: церкви, старинные здания… Это так же, как с Санкт-Петербургом: есть старинный Петербург, а есть Ленинград.
В одной из церквей правого берега, Крестовоздвиженской, пару столетий назад венчались прапрадедушка и прапрабабушка Насти.
— Во время работы над фильмом «Русский Морган» я решила поискать в архивах информацию и о своих родственниках, — рассказывает Настя. — Мой прапрадедушка Иван Михайлович Маркушкин родом из Саратовской губернии. Он был сыном освобожденного крепостного крестьянина. На службе у помещика хорошо себя проявил, и его отправили учиться в Берлин на парикмахера. Там он успешно отучился, а вернувшись в Россию, отправился в Иркутск. Почему именно сюда? Думаю, он искал место, где живут свободно. А тогда таким местом была Сибирь. Прапрабабушка Софья приехала сюда из Уфы. В этой церкви они обвенчались.
У Ивана Маркушкина в Иркутске была сеть салонов. Сам он работал парикмахером, а супруга Софья, кстати, делала иркутянкам маникюр. В родословной Насти с обеих сторон немало интересных персонажей, тесно переплетены множество национальностей. Может быть, поэтому знаковой работой для Насти стала картина «Земляк» — о парадоксальном смешении менталитетов. Главный герой фильма — Франсуа Дембеле, африканец, прибывший в Сибирь в 90-е годы. Многие помнят этого колоритного иркутянина — он работал водителем трамвая и вел прогноз погоды на канале «АИСТ». У «Земляка» богатая фестивальная судьба, зрителям полюбился рассказ о жизнерадостном Франсуа, который даже в лютый мороз умудрялся вести трамвай, заливисто смеясь. Этот смех и стал лейтмотивом картины.
— Самому Франсуа фильм не сразу понравился, – признается Настя. – Первое время он стеснялся, когда слышал за кадром свой смех. Это нормально, любой человек критично воспринимает себя на экране. Но для меня как автора в этом смехе и заключалась основная сила героя. Он приехал в начале 1990-х в одну страну, а оказался в другой. После распада СССР имел возможность эмигрировать куда-нибудь, например, во Францию, ведь его родная республика Мали была в прошлом ее колонией, и он в совершенстве владеет французским языком. Но остался в холодном Иркутске и сумел сохранить такую жизнерадостность. Этот фильм вырос из моей собственной тоски по Иркутску. Во время учебы на Высших курсах сценаристов и режиссеров в Москве я ужасно тосковала по снегу. Думала: «Как же я люблю Иркутск!» Мне снились наши заснеженные улицы, синие дома с желтыми окнами… И когда мне позвонил гендиректор «АИСТА» Амгалан Базархандаев с предложением снять фильм о Франсуа, все сразу сложилось.
— Твои предки прибыли в Иркутск из других городов, ты сама училась в Москве, но вернулась. Что же такого притягательного в нашем городе?
— Мне было легче начинать дома. После Высших курсов сценаристов и режиссеров не все защищаются год в год. Бывает, что после окончания учебы дается время на съемку фильма, который покажется достойным художественному совету для выдачи диплома. Но мне повезло, и фильм «Земляк» (по сути, курсовая) стал дипломной работой. Так что я выпустилась сразу с дипломом, и мне захотелось в бой! Но интересных предложений в Москве не было. И когда Амгалан Ринчинович (который, к слову, очень мне помог, оплатил треть моего обучения в Москве) сказал, что можно приступить к работе на Восточно-Сибирской студии кинохроники, я поняла: нужно ехать домой.
«Это не мужская профессия»
Одна из ключевых точек нашей прогулки по центру — Дом купца Александра Александровича Второва, где сейчас находится Дворец детского и юношеского творчества. А Николай Александрович Второв, брат Александра Александровича, — герой фильма Анастасии Зверьковой «Русский Морган», который снимается при поддержке Фонда развития предпринимательства Иркутской области, Фонда президентских грантов, Губернского собрания общественности и Союза кинематографистов России.
— Мы все знаем, насколько в Иркутске сильны купеческие традиции, основанные на социально ответственном предпринимательстве. Но когда приводят в пример кого-то из меценатов, часто упоминают западные фамилии, — говорит Настя. — Мы решили найти «нашего человека», чья бизнес-практика может оказаться полезной и в современности. И узнали, что в Иркутске жила купеческая династия Второвых. И Николай Александрович Второв, прозванный «русским Морганом», в начале ХХ века был самым богатым человеком в России (после Романовых).
Помимо «Русского Моргана», Настя параллельно ведет работу над несколькими проектами. Удивительно, какие разные судьбы и личности объединяются в ее режиссерском списке. Афроиркутянин Франсуа, богатейший иркутский купец Николай Второв, драматург и режиссер Иван Вырыпаев, исполнительница народных бурятских песен Бадма-Ханда Аюшеева…
— Что тебя как режиссера может привлечь в герое?
— Для меня важно, чтобы человек был творческим. Наверное, поэтому я люблю читать биографические романы: «Возвышенное и земное» Дэвида Вейса о Моцарте, «Муки и радости» Ирвинга Стоуна о Микеланджело… Мне интересно, как человек находит спасение в творчестве. С каждым из героев это случилось. Но творчество в моем понимании — это не только служение искусству. Творчество — это когда человек позволяет себе проявлять себя. Еще всех моих героев объединяет тема поиска себя в резко изменяющемся мире. Все они сумели принять внешние трансформации и измениться сами. Поэтому, наверное, меня немного сердит наш иркутский консерватизм, нежелание воспринимать новые формы. К примеру, иркутский архитектор Владимир Павлов, чьи работы выставлены в архитектурном музее Чикагского университета, не находил поддержки дома. Он выступал за прогрессивную архитектуру, а в Иркутске ее не принимали.
Еще один отвергнутый городом герой — Иван Вырыпаев. О драматурге с мировым именем иркутские кинематографисты снимают фильм «Иркутск Ивана Вырыпаева». Начал работу Юрий Яшников, потом эстафету подхватила Настя.
— Когда Юра показывал мне отснятые кадры, меня зацепила Ванина фраза: «Когда мои друзья погибали в 90-е годы от героина, в иркутских театрах шел Лопе де Вега с вот такими усами!» Это то, о чем «Иркутск Ивана Вырыпаева» — о консерватизме в том числе, — говорит Настя.
— Режиссер — это ответственность, руководство, власть, командный тон. А ты производишь впечатление очень мягкого человека, который даже ругаться не умеет. Как в тебе уживаются эти два полюса?
— В документальном кино перед съемочной группой стоит задача сделать так, чтобы герой не замечал камеру. И ты сливаешься с мебелью, с оператором общаешься жестами. Например, на съемках фильма «Шэнэхэнская царица» была сцена, в которой главная героиня шьет национальный халат «дэгэл» с мамой, и та начинает засыпать. Мы с оператором Кириллом Димовым должны были снимать так, чтобы не потревожить засыпающего человека. И нам хватало простого прикосновения для общения между собой. Долгое время я работала в таком «невидимом формате» и казалось, что это высший пилотаж. Но то кино документальное. А вот когда начались съемки игрового фильма «Без неба» с Дмитрием Певцовым в главной роли — какой стресс я испытала… Мне дали громкоговоритель! Я должна была кричать! Как?! Доходило до того, что мои пальцы просто отказывались нажимать на кнопку этого громкоговорителя, ведь я не привыкла себя так вести. Поначалу пыталась отстраниться от этой несвойственной мне модели поведения, но на третий день съемок поняла: «Если не заору, ничего не получится». Была вынуждена вести себя по-другому и под конец съемок ощущала себя фурией, которая руководит не только съемкой, но и раздает советы членам съемочной группы, как правильно во время обеда есть бутерброд (смеется). Сейчас мне нужно найти свой режиссерский стиль — убедительный и мягкий. Мне нравится, как работала Татьяна Лиознова: на съемках фильма «Семнадцать мгновений весны», чтобы донести до актера настроение сцены, она просто подходила к нему и брала за руку…
— Каково это — быть женщиной-режиссером среди большинства мужчин?
— А я не считаю, что это мужская профессия. Ведь высший пилотаж — это мягкая сила, а не повадки командира. И мужчина, пришедший в эту профессию, многое заимствует у женщин. Ты не должен указывать актеру, как играть. Нужно подтолкнуть его, чтобы лучший вариант он предложил сам.
Искусство без «заборов»
— «Без неба» — твой игровой дебют. Трудно было решиться на игровое кино?
— Я ужасная авантюристка, если честно. В меня вселял уверенность подход, что игровое и документальное кино работает по одним законам. Просто есть темы, которые можно изложить с помощью документального метода съемки, а есть более личные сферы, куда можно подступиться только в игровом. Я подумала, что если я делала документальные фильмы, то смогу взяться и за игровое.
— Что в современном кино тебе не нравится?
— Павильонность, обилие костюмированности. Особенно в исторических фильмах, где за блеском декораций часто теряется человеческое лицо. По этой причине я с осторожностью отношусь к просмотру современных фильмов о Великой Отечественной войне… Хотя есть прекрасные примеры удачных картин, например, «Война Анны» Алексея Федорченко.
— Чем ты занимаешься в свободное от работы время?
— Читаю книги, учу английский. Провожу время с домашними любимцами: у нас есть две собаки и кошка. Сейчас жду начало зимнего сезона чтобы покататься на лыжах.
— Герой твоего дебютного фильма «Земляк» Франсуа Дембеле говорил, что Земля — это просто место учебы, и в каждой жизни мы пытаемся выучить определенный урок. Если верить этому, то какой урок в этой жизни тебе нужно усвоить?
— Найти баланс между свободой и одиночеством. Чем больше я стремлюсь к свободе, тем больше в моей жизни одиночества. Думаю, это знакомо многим. Хочется найти баланс. Меня угнетают замкнутые пространства, закрытие границ, любые ограничения, например, офисный режим или изоляция во время пандемии… Еще не люблю, когда в профессиональной сфере встречаются люди, рассуждающие категориями «можно» и «нельзя». Мне кажется, что в искусстве «заборов» быть не должно.
Элина Халтанова
Фото Валентина Карпова
ДОСЬЕ
Анастасия Зверькова родилась в Иркутске в 1991 году. В 2013-м окончила факультет журналистики Байкальского государственного университета экономики и права. В 2015-м — мастерскую игрового и неигрового кино А.Н. Герасимова и А.М. Добровольского на Высших курсах сценаристов и режиссеров в Москве. Была режиссером-постановщиком Восточно-Сибирской студии кинохроники, сейчас работает в «Кинокомпания Юрия Яшникова».
