Историк Александр Ануфриев: “Ностальгия — самый продаваемый продукт”

Открытый, улыбчивый, образованный. Знакомьтесь, это Александр Ануфриев — преподаватель исторического факультета ИГУ, старший научный сотрудник филиала «Солдаты Отечества» Музея истории города Иркутска им. А.М. Сибирякова. Автор более трех десятков научных работ, соавтор книг, посвященных участию жителей Прибайкалья в войнах и конфликтах ХIX–XX веков. Наш разговор — о работе и о личном.

— Скажите, кем вы себя больше ощущаете: преподавателем, музейщиком, писателем?

— Это сложный вопрос. Периодически я работаю в смежных областях. Например, три года был заместителем директора государственного архива Иркутской области, занимался историческими исследованиями. Архивисты — это хранители вечности. Любые документы, попавшие в фонд архива, хранятся в нем бессрочно, а любое исследование подобно добыче золота. Можно год просидеть в архиве, перелопатить тонны руды, но ничего интересного так и не попадется, а бывает, чуть копнешь — и вот он, самородочек. Только надо знать, где искать… Сейчас две мои большие любви – университет и музей. Из педагогической нагрузки в университете почти половина — направление «Музеология и охрана культурного и природного наследия». Эта дисциплина имеет прямое отношение к музеефикации и архивному делу. И мне невозможно представить, что можно учить этим предметам, не зная их самому. Нельзя научить технологии экспозиционно-выставочной деятельности, пока сам не найдешь нужные экспонаты и собственноручно не сделаешь экспозицию. То же самое — архивоведение. Пока сам не вычислишь, не добудешь искомый документ, то, естественно, не можешь это преподавать.

— А ваша писательская стезя?

— Дело в том, что обычно выставка ведет за собой книгу, хотя бывает и наоборот. Например, книга про иркутян — участников Отечественной войны 1812 года началась с выставки. Лет восемь назад на Нижней Набережной, в районе Московских ворот мы выставляли уникальные исторические материалы из архива Иркутской области и Российского государственного военно-исторического архива. На 50 стендах — фамилии наших земляков, жителей Иркутской губернии, которые принимали участие в войне с Наполеоном. И в процессе сбора информации родилась идея — написать книгу. Материал хороший, тем более что выставка — это визуальный материал, он простоит месяц-два, а книга — это размышление. Это навсегда.

— Как возник интерес к теме Отечественной войны 1812 года?

— С выявления ряда документов — «пачпортных книжек». В то время в армии служили по 25 лет и после того как солдат отслужит, ему выдавали этот документ; он должен был предъявить его в волостном правлении (сейчас — в муниципалитете). И вот в госархиве Иркутской области нашлось несколько таких «пачпортных книг», в том числе служивых Иркутского гусарского полка. Это интереснейший полк. И его военная история интересна, и история людей, которые в нем служили. В книге «Иркутцы; Иркутский драгунский (гусарский) полк», вышедшей в 2019 году, я рассказывал о рядовом Харитонове, который ушел служить 20-летним парнишкой, а домой вернулся в 45-летнем возрасте. Он был рядовым в составе драгунского полка, участвовал в Бородинском сражении, героически защищал батарею Раевского, которую называли «ключом Бородинской позиции», участвовал в заграничном походе 1813 года, воевал под Лютценом, Бауценом. Наш земляк был награжден медалью ордена святой Анны за беспорочную военную службу, то есть 20 лет (!) он отслужил без нареканий. Вернулся на родину, уволившись в 1821 году, в родную деревню Тутура под Усть-Кутом. В 2012 году, накануне 200-летия Бородинского сражения, его могилу облагородили. В честь этой даты на его малой родине провели военно-исторический фестиваль. А вот в Иркутске мы хотели найти на Иерусалимском кладбище могилу другого участника Бородинского сражения, Александра Красавина, военного коменданта Иркутска в 1836–1843 годах, но не нашли. Также вряд ли найдем на Лисихинском кладбище могилы участников русско-японской войны, героев боя 1904 года на легендарном крейсере «Варяг» и канонерской лодки «Кореец». А в глубинке, в маленькой деревушке, память о предках сохраняется. И эта историческая преемственность чрезвычайно важна.

— Расскажите, как Иркутский драгунский полк стал гусарским?

— Накануне войны 1812 года сибирские полки, в числе которых был и Иркутский драгунский, передвинули к западным границам. Иркутский драгунский полк под руководством Антона Скалона, француза по происхождению, вступил в войну у Немана. Под Смоленском, в одном из боев Антон Антонович Скалон был убит. Его хоронили французы, и Наполеон лично присутствовал при погребении. По некоторым источникам, после Бородинского сражения в составе полка осталось полторы сотни бойцов. И возник вопрос, что с ними делать. Сначала драгуны были прикомандированы — и мы можем об этом с гордостью сказать — к личной охране Михаила Илларионовича Кутузова. А в конце военной кампании остатки Иркутского драгунского полка соединили с недоукомплектованным Московским гусарским ополченческим полком графа Петра Салтыкова. Граф Салтыков, богатейший московский аристократ, за свой счет создал, полностью обмундировал и вооружил полк, но умер. Так что когда полки объединили, от нашего полка взяли название Иркутский, а от московского — гусарский. Так получился Иркутский гусарский полк. Недолго в его составе числился известный архитектор Бове, который восстанавливал Москву после пожара 1812 года, в полку служили князь Голицын, граф Николай Толстой (отец Льва Толстого, автора «Войны и мира»), Александр Алябьев. На годы службы в полку также приходятся первые литературные опыты Александра Грибоедова. Кстати, у нас в городе есть две улицы, названные в честь этого полка. Вы знаете об этом?

— Есть исторический персонаж, который интересен вам лично?

— Многие не любят консерваторов, но мне лично интересна личность Александра III. В Иркутске ему установлен памятник в честь окончания постройки Транссибирской железнодорожной магистрали. Это один из редких русских правителей, который умел прислушиваться к мнению других. Не боялся привлекать к решению задач, в которых сам был несведущ, людей компетентных. Человек, у которого были убеждения. С ним подданные могли поспорить, но он умел свои убеждения отстаивать, в отличие от своего сына, последнего российского императора Николая II, который был хорошим человеком, но оставил после себя кровавую завитню — революцию, Гражданскую войну…

— Общаясь с жителями других городов, узнаю удивительные исторические детали, о которых в учебниках ничего не сказано. Почему?

— Знаете, историки не верят учебникам, они черпают сведения из разных источников, изучают мнения разных сторон. Есть такое понятие — региональная история. В СССР о нем пытались забыть: есть общая концепция, и точка. Но каждый регион имеет свою историю и свою историческую память. Обычно мы воспринимаем историю как нечто грандиозное, а это ведь личные, семейные истории. Смотрите, больше сотни лет прошло, как закончилась Гражданская война, а, например, в Забайкалье, где я вырос, местные до сих пор помнят, кто за кого воевал в то время. Есть у меня приятель, его предок был последним атаманом нашей станицы, а мои боролись с белобандитами в частях особого назначения. Мы оба держим это в уме. Помню, как в советские времена об атамане Семенове наши деды говорили спокойно, а приезжие офицеры считали это возмутительным. Для местных он не был жупелом, врагом, образ которого был вылеплен идеологами. Более того, в 2009 году на региональном конкурсе «Великие люди Забайкалья» генерал Семенов победил в первом туре, но к финальному голосованию его кандидатуру сняли. И уже в Иркутске я видел реальную картину, когда после установки памятника Колчаку два историка, очень известные люди, в пылу дискуссии за грудки друг друга хватали… Для одного из них Колчак — полярный исследователь, герой русско-японской войны, человек, пытавшийся сохранить великую Россию. Для второго — палач и каратель, по приказу которого расстреляли деда. Ярчайший пример… Гражданская война — это вообще такая зарубка в исторической памяти, которая, наверное, никогда не исчезнет, хоть сто лет пройдет, хоть двести. Испания попыталась изжить Гражданскую войну — на мемориальном кладбище похоронили рядом франкистов и республиканцев. И поставили громадный белый крест с надписью «Они любили Испанию». А недавно было принято решение об эксгумации генерала Франко и перезахоронении. Или вот американцы, у которых сейчас идет война с памятниками южанам-офицерам и генералам-конфедератам. Это настоящее гражданское противостояние. То есть война продолжается. А вообще историю нельзя рассматривать с точки зрения крайностей. В ней все рядом: и кровавое предательство, и величие подвига.

— Расскажите про свою семью.

— У меня обычная сибирская семья, обычная биография. Во мне течет и украинская, и русская, и эвенкийская кровь. Я родился в Даурии, как раньше называли Забайкалье, в сибирской казачьей станице Сретенской. По ветви отца мои предки — караульские забайкальские казаки, которые первыми пришли в Сибирь. Моя бабушка родилась в 1905 году на Украине, а когда ей исполнилось шесть месяцев, ее отца за организацию забастовки почтово-телеграфных служащих отправили в Сибирь по этапу. Мой дед Семен — из семейских русских старообрядцев, которые не приняли реформу Никона, бежали на территорию Польши. После раздела Польши, когда часть ее территорий вошла в состав Российской империи, предки деда были сосланы в Забайкалье и осели в селе Урлук. В тридцатые годы прошлого века он перебрался в поселок Вершино-Дарасунский, где и познакомился с моей бабушкой. Дед Семен умер до моего рождения, а вот прадеда, Василия Спиридоновича, участника Первой мировой войны, я застал. Ему было больше 90 лет, он был охотником и всю жизнь кормился от тайги. У старообрядцев было четкое правило: от государства они ничего не просили, но и государству ничего не давали. Отказывались от пенсии — есть дети, они и будут кормить. Недавно восстановил его биографию — Василий Спиридонович был воином 21 сибирского стрелкового полка, кавалером двух Георгиевских крестов 3-й и 4-й степени. У прадеда был свой подход к здоровью: он не употреблял табак, следил за собой. Семейские — это настоящие русские люди. Когда сейчас оказываешься в поселке у старообрядцев, видишь громадные пятистенки, замощенные дощатые дворы — все чисто, все раскрашено яркой масляной краской. Женщины в красивых сарафанах… Эти люди живут по принципу — работать так работать, жить — так жить… В полную силу. Кстати, у моей жены Надежды тоже интересная семейная история. Ее предки с Украины, есть и местная кровь — она родом из деревни Старое Рубахино. Вообще история любой сибирской фамилии интереснейшая, в центральной России ничего подобного не встретить. В этих историях переплетено абсолютно все — и этнический, и религиозный аспект. Наверное, сибиряки — это действительно особая общность. Мы спокойно относимся к разным религиозным воззрениям, для нас норма — и побурханить, и сходить в церковь, свечку поставить.

• 

— Музей, в котором вы работаете, называется «Солдаты Отечества». Какой он — русский солдат?

— Надо помнить, что большая часть населения Россия всегда была крестьянской. А крестьянин воспринимал войну без патетики – как тяжелый труд. Войны, которые мы вели — либо освободительные, либо оборонительные. Когда человек знает, что он воюет за свою землю, — в этом его сила. И пусть боец будет слабее физически, но он будет вгрызаться в свою землю и умрет, но пройти врагу не даст… Если за тобой отец и мать, жена и ребенок, ты без сомнений пожертвуешь жизнью ради близких. А мы, сибиряки, ко всему приспособлены, мы умеем спать на снегу, костерок грамотно развести. Поэтому немцы что в Первую мировую, что во Вторую предпочитали не сталкиваться с сибиряками, особенно в обороне.

— А вы берете на вооружение успешный опыт коллег из других музеев?

— Сейчас музеи меняются кардинально. И если что-то хотелось бы позаимствовать, так это IT-технологии. Мое поколение еще понимает ценность экспоната, даже без сопровождения, без экскурсовода, а вот нынешнее, к сожалению, нет. Хорошо, если экскурсовод расскажет, заинтересует. Мне нравится, когда коллеги делают удивительными вроде бы скучные вещи. В Москве я люблю бывать в Политехническом музее, это музей науки и техники. Меня очень удивила подача информации о ядерном оружии. Как они это сделали? Представьте себе, стоит модель первой ядерной российской бомбы, рядом с ней площадочка, заходишь на нее — и тут происходит имитация ядерного взрыва. У многих — вооот такие глаза от эффекта! Новое поколение требует шоу, квестов. Это не плохо и не хорошо. Это данность.

— Как думаете, почему сейчас такой большой интерес к музеям?

— Мне кажется, сейчас у людей появилась потребность знать историю места, где живешь. Я с интересом смотрю документалистику Восточно-Сибирской студии кинохроники. Иногда то, что для нас обыденность, мелочевка, со временем превращается в историю. Ностальгия — это самый продаваемый продукт, в том числе музейный. Это работа с восприятием и памятью человека. Иногда это выглядит смешно. Например, в одном из наших иркутских музеев была выставка водочных этикеток. И люди шли. Мы с приятелем тоже заглянули: а ты эту помнишь? Я такой не видел! И не пил!

Недавно мы готовили выставку по развитию связи. Искали первый 4-полосный пейджер. Времени прошло с того момента, как появились пейджеры, в принципе, не так много. И вот мы нашли 16-полосный, 8-полосный пейджер, а первый — нет. Удивительно, но мы не задумываемся, как те события, которые считаем проходными, будут оценены через 50–100–150 лет. Например, сейчас мы переживаем период пандемии. То, что воспринимается как некая данность, буквально через поколение может обернуться изумлением. А как это — компьютера не было? А как это — интернета не было? А как это — ходить в маске?

— Если прогуляться по Иркутску, какой маршрут выберете?

— Со студенческих времен люблю Белый дом, набережную — наш исторический факультет был расположен рядом. Люблю прогуляться по Большой, свернуть к Гайдаю, выйти к Нижней Набережной, к мемориалу памяти «Вечный огонь» и часовне, что стоит на месте алтаря Казанского кафедрального собора, взорванного в 1932 году. Вот такой маршрут. Если есть времени больше — посетить корабль-музей «Ангара».

— У вас есть мечта?

— Да. Мечтаю о том, чтобы в Белом доме появился музей Иркутского университета. Иркутский госуниверситет — это квинтэссенция духа «иркуцкости». Везде университеты создавались указами императоров, а наш был создан общественностью. Это намоленное место, в котором все пропитано духом истории. Поднимаешься по ступенькам и осознаешь, что по ним ступал Николай Николаевич Муравьев, генерал-губернатор Восточной Сибири…

Ольга Орлова

Фото Валентина Карпова и из архива А.В. Ануфриева

•